Пианино

24.12.2017 9:10

Пианино

Если бы у меня была возможность повернуть время назад, я бы ни за что не связалась с моим первым мужем. Мы поженились, когда мне было восемнадцать лет, а ему двадцать девять. Красавчик, гуляка и балагур оказался готовым алкашом. Его отец утонул на даче в канаве глубиной пятьдесят сантиметров – упал вниз лицом и захлебнулся, а мать умерла от цирроза печени.

Моих родителей чуть не хватил инфаркт, когда мы объявили, что подали заявление в ЗАГС. Мама ходила из угла в угол, отец то и дело прикладывался к пузырьку валокордина, брат сразу сказал, что я дура, каких еще поискать с фонарем. Я была непреклонна и была готова бороться за свою любовь – он же хороший, он обязательно исправится, а родители ничего не понимали в моих глубоких чувствах. В итоге нам сняли комнату в коммуналке, куда и препроводили с вещами после нашей свадьбы в 1992 году.

Мы поселились в старинном пятиэтажном здании в районе Площади Восстания. Наш клоповник располагался на четвертом этаже, вход со двора-колодца, окна тоже во двор. Я никогда не раздвигала шторы – чахлый дневной свет к нам почти не проникал, а окна смотрели друг на друга. С наступлением вечера двор освещали только окна квартир – уличные фонари были разбиты все до единого. Парадная тоже была темна, как преисподняя, лампочки постоянно выкручивались. Днем слабый свет давали только чудом сохранившиеся витражные окна. Идя по лестнице, можно было запросто споткнуться о чье-то лежащее на лестнице тело.

Наша огромная комната площадью двадцать квадратных метров (не самая большая, к слову) располагалась в конце длинного темного коридора, в котором вечно перегорали лампочки. В нем стояли лыжи и были навалены груды старых ботинок и каких-то коробок. Сверху свисали старые тазы, которые терялись где-то на высоте четырехметровых потолков. Комнат всего было пять, две пустовали, а в двух других жили почти полностью глухая бабушка с трехцветной кошкой и одинокий мужик лет сорока с дворнягой, в которой издалека угадывалась овчарка с пестрой родословной.

В одной из пустующих комнат стоял огромный старинный камин, украшенный майоликой и весь забитый каким-то хламом, а в другой – чудом уцелевшее расстроенное старинное пианино, а больше ничего. Когда-то роскошный дубовый паркет вечно скрипел, а по штукатуренным стенам бежали трещины. По ночам что-то скрежетало, шипело, подвывало и постукивало, но это вообще-то вполне обычная вещь в старых питерских квартирах.

К счастью, у нас обычно было тихо, соседи не склочные, и только мой муж нарушал всеобщее спокойствие, горланя «Врагу не сдается наш гордый «Варяг», когда припирался в полном невменозе в три часа ночи. Конечно, очереди в туалет и необходимость делить кухню с посторонними людьми казались мне, любимой маминой дочке, настоящим кошмаром, но я была уверена, что мы только начинаем нашу счастливую долгую семейную жизнь. Забегая вперед, скажу, что трещину она дала почти сразу.

Однажды я осталась одна во всей нашей гигантской квартире. У меня был выходной, я была предоставлена сама себе, поэтому я тут же завалилась спать на наш старый диван в стремный зеленый цветочек, который приветственно скрипнул пружинами. Но поспать мне удалось недолго – я проснулась от какого-то скрежета из соседней комнаты, к которому вскоре присоединилось шуршание в перекрытиях. Мало ли что там шуршит – подумалось мне, и я попыталась снова уснуть, но царапанье становилось все сильнее. Я не выдержала и встала посмотреть, вышла в коридор и столкнулась с желтоглазой кошкой-трехцветкой. Она побежала в соседнюю комнату, я пошла за ней. Скрежет доносился из старинного камина. Сунуть в него голову и посмотреть наверх я не рискнула, но предположила, что в трубу залетела птица и надо бы вызвать трубочиста.

В перекрытиях же что-то по-прежнему шуршало. Кошка с большим охотничьим азартом ринулась к стене, но шуршание переместилось в соседнюю комнату. Должно быть, это мыши или крысы, дом старый. Конечно, тетка, которая сдавала нам комнату, слащаво уверяла, что посторонней живности тут не живет, но ее косые лживые глаза давали некий повод для сомнений.

Успокоенная, я пошла к себе, и на этот раз я уснула уже крепко, пока кошка не прыгнула ко мне на кровать и не устроила шумную возню. Вот засранка – подумала я, - что ей, блин, у хозяйки не живется и ко мне надо? Еще и игрушку какую-то приволокла… Я зажгла лампу над диваном, спросонья нащупала ее добычу и почувствовала под рукой гладкую шерсть и длинный кожаный шнурок. Я подняла эту штуку и в слабом свете с омерзением осознала, что кошка поймала, придушила и притащила мне в постель средних размеров крысу, к счастью, задушенную. Давя рвотные позывы, я отшвырнула ее в сторону и вскочила с кровати. Вдруг лампочка взорвалась, осыпав мою кровать осколками. Я не выдержала и заорала.

Весь вечер я потратила на выметание осколков, утопление почившей в бозе крысы в унитазе и дезинфекцию комнаты с хлоркой. Когда я домывала пол, явился Коля, как всегда, изрядно выпивший, хлопнул меня по заднице и повалился на диван.

- Эй, Вичка-смычка, как дела, что новенького?

- Ничего, кошка крысу принесла, лампочка лопнула вот.

Он залился веселым смехом, что дало мне повод думать, что он еще и накурился. Я молча подала ему разогретый ужин и уткнулась в любовный роман, стараясь не вникать в обильно сдобренный матом бред, который нес Коля.

Он подливал и подливал себе водки, и под конец вечера накачался как трюм судна с Ямайки. Его хватило где-то часов до трех ночи, пока он не уснул поперек дивана. Мне ничего не оставалось, кроме как лечь рядом и попытаться уснуть под непотребный храп. Что-то начало чесаться на ноге, и я включила ночник, чтобы опять начать читать и так дотерпеть до утра. Я погрузилась в свой роман, и услышала, как где-то соседи играют на фортепиано. Вернее, они не играли, а просто аккуратно нажимали клавиши. В ответ истерично залаяла соседская собака.

Я посмотрела на часы. Четыре утра. Не самое подходящее время для пианино. Кто-то неведомый принялся играть гаммы, собака залилась лаем. Возмущенная, я встала с дивана с намерением найти и от души покарать ночного музыканта. Я прислушивалась в поисках источника звука, пока не поняла, что этот кто-то играет в нашей квартире, притом в пустующей комнате.

Честно признаться, нашего темного коридора я побаивалась и старалась лишний раз без нужды не выходить. Если мне нужно было в туалет, я брала фонарик и тихо кралась вдоль стены.

Сейчас мне совершенно не хотелось выяснять, кто затеялся помузицировать в предрассветный час, и я завалилась обратно на диван, заткнув уши подушкой. Интересно, это бабушка или мужик? С этой мыслью я впала в нервный и беспокойный сон, из которого меня постоянно вырывала зудящая нога.

Когда я проснулась, я насчитала у себя на лодыжке четыре небольших красных укуса в ряд. Я была озадачена этим, и спросила мужа, что это такое. Он огорошил меня известием, что это клопы. Наша коммуналка оказалась клоповником в самом прямом смысле этого слова.

- Не, Викусь, - пояснил мой благоверный. – Это, наверно, из дивана, я ж его, епт, с помойки принес.

- Ты же говорил, что купил его в комиссионке?

- Гыгы. А что тебя расстраивать почем зря? Не нравится этот – купи, б…, новый, а я, б…, повы…аюсь.

- Коля, твою мать, в нем живут клопы! Я не привыкла к клопам.

- Значит, привыкай, епт.

Здесь я стараюсь приводить речь моего мужа как можно меньше и убираю из нее все, что не принято печатать, но поверьте, что пьяный, что трезвый, он уснащал свою речь таким бессмысленным и беспощадным матом, что почти было невозможно понять, что же он, собственно, хочет сказать. В общем, он пытался объяснить, что решать проблему клопов предстояло мне.

Наша комната и раньше не отличалась роскошью, а с содранными обоями, вся посыпанная порошком и практически без мебели – и подавно. Налюбовавшись этим зрелищем, я отправилась погулять с соседом и его невоспитанной псиной, чтобы не надышаться инсектицида.

Мы свернули за угол, и я задала вопрос, раздиравший меня с прошлой ночи.

- Саш, а кто на пианино играл ночью? Не ты, надеюсь?

Саша странно на меня посмотрел.

- Не я точно, меня и дома-то не было.

- Твоя собака тоже слышала, и она громко лаяла.

- А кто-то кроме собаки мог это слышать?

- Не а, ты ж знаешь, мой каждый вечер глаза заливает, а Катерина Егоровна глухая что твоя стенка. Так что не уверена, что мне не показалось. Ты говоришь, там пианино стоит?

- Да, древнее как говно мамонта, наверно, еще до революции кому-то принадлежало. Кто-то говорил, хозяйку прямо за ним муж-ревнивец из своего револьвера застрелил, а потом сам повесился в уборной.

Саша оказался заядлым собирателем слухов. От него я узнала, что в комнате с фортепиано еще недавно жила какая-то совсем молодая девушка, но она съехала без объяснения причин, что все соседи, кроме него и Катерины Егоровны, в квартире не задерживаются. Вообще здесь умерло очень много людей, но сам Саша мертвецов не боится и ничего подозрительного не видел и не слышал. В конце концов, дом выстоял две революции и блокаду, в нем просто обязаны быть мертвецы, иначе никак. Иногда собака поскуливает под дверью, но она у него вообще дурная. Я спросила про постоянно гаснущие лампочки. Он объяснил это тем, что проводка очень старая и скорее всего неисправная. Я подумала, что какая старая квартира без покойников, и думать забыла о казусе с фортепиано.

Следующие несколько дней прошли обычным для меня образом, не считая того, что спала я теперь на полу, разжившись у знакомых матрасом. Один из дней был отмечен тем, что от старушки сбежала ее кошка, из запертой комнаты, и я не смогла найти никаких ее следов.

Как-то раз ночью я почувствовала какое-то шевеление у себя в волосах. Проснувшись окончательно, я поняла, что это средних размеров крыса. Не помня себя, я вскочила, схватила из угла швабру, оторвала щетку и стала отмахиваться получившейся палкой, как копьем. Я зажгла свет и увидела, что черных крыс было, по меньшей мере, десять штук. Лампочка мигнула и погасла. Я поняла, что оказалась наедине в темноте с этими тварями. На всякий случай я несколько раз щелкнула выключателем, но тьма была кромешная. Может, просто вырубило пробки?

Фортепиано заиграло снова, только на этот раз это было истеричное беспорядочное бренчание по клавишам, как будто какой-то злой ребенок изо всех сил лупил по инструменту. Я услышала, как собака залилась лаем. В этот момент я даже почувствовала, что была бы рада, если бы мой алкаш был дома, но засранец, как назло, три дня где-то шатался и дома не появлялся. Я почувствовала, что мимо ноги пробежала крыса, и я взобралась на подоконник. Я никак не могла закричать, голос пропал. Я вспомнила, что так бывает в кошмарных снах, и попыталась ущипнуть себя, но ничего не произошло. Бряцанье фортепиано проникало в самую глубь моего мозга, и мыслить здраво я уже не могла.

До утра я сидела на подоконнике, пока из окна не полился чахлый утренний свет. Крысы, вроде бы, убрались. Я сделала глубокий вдох и постаралась себя убедить, что мне это все показалось, а что на подоконнике с импровизированным копьем из швабры сижу – так все иногда так делают. Одевшись и приведя себя в порядок, я отправилась на работу, где всю смену засыпала на ходу, пока на автопилоте не приползла домой и не вырубилась на матрасе лицом вниз.

Проснулась я в два часа ночи под звуки фортепиано из соседней комнаты. Со вчерашней ночи они стали более громкими и даже отдаленно начали походить на какую-то пьесу. К ним добавились довольно громкие стуки, которые, по ощущениям, раздавались из разных углов квартиры. Я чувствовала, что медленно начинаю сходить с ума.

Надо было выбраться в коридор, включить пробки, и тогда моим союзником против квартиры будет электрический свет, нечисть же боится света. На ощупь я пробралась к двери и вышла в коридор. Держась за стенку, я в потемках шла к щитку.

По моим ощущениям, длина коридора составляла около шестидесяти шагов. Я насчитала все сто, но кончаться он не желал. Вроде бы я давно прошла комнату с фортепиано, но оно играло все громче и громче. Я попыталась войти в комнату Саши, но дверь была заперта. Мне ничего не оставалось, кроме как пробираться в полной темноте.

Нащупав какую-то дверь, я толкнула ее, и оказалась в своей комнате с ободранными обоями, в которую из-за занавесок пробивался рассеянный свет со двора. Я точно помнила, что назад не поворачивала. Под ногами у меня снова пробежала крыса. Все мои вещи за время, когда я выходила, оказались раскиданы по полу, покрывало на матрасе скомкано, и в нем что-то копошилось и шуршало. Приглядевшись, я увидела, что это был огромный ком из каких-то насекомых.

Я выскочила из комнаты и снова сделала несколько шагов в коридоре. Наступила полная, давящая по ушам тишина, и тут резко зажегся свет, отчего мои глаза пронзило острой болью. Я схватилась за стену и почувствовала, что она покрыта чем-то липким. Когда мои глаза привыкли к свету, я поняла, что это нечто, весьма напоминающее кровь и гной, и стена сочится этим. Посмотрев вниз, я увидела, что иду в топкой красной жиже.

Наступила фаза, когда ты понимаешь, что раз это все происходит в реальности, то терять тебе уже нечего. Мозг мой отказывался понимать происходящее. Я посмотрела вперед – где-то впереди раскачивалась тусклая лампочка, освещавшая площадку перед туалетом. Стены сжимались и разжимались, будто дышали в такт покачиванию и ударам по клавишам, которые теперь стали редкими и ритмичными. Из-за старинной, чудом сохранившейся дубовой двери торчали руки – множество человеческих рук, сжимавших тонкие церковные свечки, трещавшие и коптившие черным дымом. Тут мой рассудок смилостивился надо мной, и я потеряла сознание.

Очнулась я там же – на полу в коридоре около сортира. Та же тусклая лампочка раскачивалась надо мной, но стены были такими, какими им, собственно, положено быть: ободранные обои, расписанные подрастающим поколением прежних жильцов, где-то под закопченным потолком висят тазы и чей-то старый велосипед. Я прикрыла глаза и приоткрыла их снова – надо мной нависала унылая и небритая рожа моего благоверного

Я чуть не подлетела в воздух из положения лежа.

- Ах ты скотина, урод, пидарас! Ты что мне в чай подсыпал, мудак?

- Вика, успокойся, б… Ни х…я я в твой чай не подсыпал. И вообще, я, б…, неделю у друга ночевал.

- Да? У друга? А откуда у меня такие галюны, что можно в дурку от них загреметь?

Я продолжала громко кричать и возмущаться, но поняла, что Коля не может иметь отношение к тому, что произошло, потому что за эту неделю я ела только продукты из новых заводских упаковок, да и чаю открыла новую пачку. Да и вообще, зачем Коле подсыпать мне наркоту, которую он с удовольствием принял бы сам? Оставалось сделать только один вывод: дело было в самой квартире, которая почему-то сразу меня не взлюбила.

В тот же день я собрала наши вещи и перевезла Колю в наше семейное гнездо. Сказать, что моя семья не обрадовалась – не сказать ничего. То, что у нас творилось, заслуживает отдельной длинной истории. Вскоре я легла в клинику неврозов, но рассказать о том, что я видела одной осенней ночью в совершенно ординарной коммунальной квартире, я так и не рискнула.

С Колей мы вполне ожидаемо развелись, сейчас я замужем за одним хорошим человеком. Он единственный, кому я лично рассказала эту историю. Он с помощью знакомых поднял архивы о людях, которые там жили, и мы обнаружили длинную цепочку убийств, самоубийств, смертей от голода и в результате несчастных случаев.

В том, что касается наших соседей, то Катерина Егоровна умерла лет через пять, а Саша, мужик с собакой, пропал без вести в своей комнате с замками, закрытыми изнутри. Говорят, эту квартиру целиком выкупил какой-то богатый человек и хочет привести в порядок и сдавать за большие деньги.